Слава Вольный: Одессит с цыганской душой

Иногда я задавал себе вопрос: «А зачем таким людям как Дина Верни было петь махровый блатняк?» Ответ оказался на поверхности: она просто не воспринимала эти песни в таком контексте. И для нее и для Славы Вольного и для многих других это было формой борьбы с режимом. В 70-е вообще было много подобных проектов на Западе, но большая часть из них искусством не считается, а является именно «листовками» для населения страны Советов. Про «Песни самиздата Советской России» Бикеля я уже говорил.

Стоит, наверное, вспомнить «Песни советского подполья» Нугзара Шария, диск Александра Калецкого с женой «Письмо из СССР», Леонида Пылаева с пластинкой «Песни сталинских лагерей» и т.д. Уникальность альбомов Вольного и Верни в том, что явно преследуя пропагандистские цели, они сумели при этом сделать качественный продукт и с точки зрения музыки. Задача у их работ была не развлекательная. Они записывали альбомы не в расчете сделать себе имя и пожинать потом плоды в ресторанах или на концертах, а получился неповторимый сплав, образец того, что теперь называют русским шансоном. Если вдуматься между творчеством, допустим, Рубашкина, Димитриевича и скажем, Токарева и Шульмана лежит целая пропасть. Все абсолютно разное: репертуар, подача, аранжировка. Что же позволяет безболезненно объединить их в одну группу исполнителей? Наверное, общий запрет властей того времени на любые песни на русском из-за кордона.

Целый пласт культуры, включающий и народную песню, и романсы, и уличную, и авторскую песню тупо запрещался по территориальному принципу. Не могут петь по-нашенски за бугром! Запретить! Отсюда, конечно, и мифологизация персоналий исполнителей и неослабевающий интерес к теме. Со смещением «центра тяжести» русской песни из Европы в США, разительно меняется репертуар. Что-то я не припомню сколько-нибудь интересного артиста из Штатов, кто бы пел а-ля Ребров или Клименко. Разве что Хор Сергея Жарова. С началом «третьей волны» в эмиграции зазвучали в основном «одесские» песни, блатные песни, лагерные песни… Наверное, это отчасти обусловлено контингентом первых граждан приехавших «дышать свободою, пить виски с содою».

Очень много было, и, правда, из Одессы, где эти песни никогда не забывали. Не мало «новых американцев» состояли на Родине, мягко говоря, не в ладах с законом, а бывших уголовников власти тогда выпускали, в общем, легко и с охотой – они были типа нашего десанта в ответ на их пропаганду. Но был, как мне кажется, еще один момент. К началу массовой эмиграции в СССР уже бурно развивалась магнитофонная культура, по рукам ходили километры пленок с «блатняком». Прежде всего, это были записи Владимира Высоцкого, Аркадия Северного и Братьев Жемчужных. Качество, как правило, было нулевое, но сам материал нравился народу безоговорочно. Что происходит на новой Родине в стране победившего империализма, где все можно? Наши люди захотели этих песен в исполнении профессиональных музыкантов — благо среди отъезжающих их было немеренно — и они их получили. В 1977 году в Канаде выходит альбом Алика Ошмянского – «От Алика с любовью».

В то же время в Нью-Йорке записывает пластинку «Из Америки с улыбкой» Виктор Шульман. В 1978 году два бывших рижанина Лев Пильщик и Григорий Димант выпускают каждый по сольному альбому. В 1979 выходит первая пластинка у Вилли Токарева. А дальше покатило… Получается, первым из «третьей волны» был Ошмянский. Мне посчастливилось однажды встретиться с ним в Лос-Анджелесе и провести несколько часов за интересной беседой. Позже я записал на Радио Шансон в Москве передачу о нем, которую назвал «Одессит с цыганской душой». Алик Ошмянский родился в конце войны в Одессе. Закончил музыкальную школу для особо-одаренных детей имени профессора Столярского, которую также закончили Давид Ойстрах и Эмиль Гилельс. Своё образование продолжил в консерватории. Мама будущего артиста тридцать лет пела в одесском театре оперетты, и можно сказать, что Алик вырос за кулисами. Его друзьями детства были такие звезды «легкого жанра» как Михаил Водяной и Семен Крупник. Приятельствовал он и с легендарным исполнителем одесских песен, своим тезкой Аликом Берессоном. «Берессон был заметной личностью в городе в 60-х годах. Огромный как медведь и очень добрый, неправдоподобно добрый. Его постоянно приглашали куда-то выступать.

Считалось, если праздновалась свадьба, и не было Алика – свадьба не удалась. У него была любимая. Не помню ее имени. Очень красивая молодая женщина. Они поехали с Аликом на его машине куда-то за город отдохнуть и попали в аварию. Она погибла, а он выжил. И все. Его как подменили с тех пор. Он замкнулся в себе. Как-то я встретил его бредущего по трамвайным путям, он шел и не слышал, как ему сигналит вагоновожатый… Несколько месяцев спустя он разбился на своем мотоцикле. Авария, вроде, грузовик какой-то на ночной дороге. Но люди говорили, что он сам приехал на место аварии, где погибла его любовь и направил мотоцикл в пропасть. Это было в конце 60-х. По-моему, в 1968 году. Была даже статья в одесской газете» — рассказывал певец при нашей встрече. В Советском Союзе Ошмянскому довелось быть руководителем многих эстрадных коллективов, в том числе, музыкальным руководителем Тульского ЦЫГАНСКОГО ансамбля. Чтобы еврей «рулил» цыганами, такое было возможно только в Совдепии. Ну да ладно. Перед эмиграцией он возглавлял оркестр дворца бракосочетаний в Одессе.

Никаких особенных причин для отъезда у артиста не было. «Мной двигало только любопытство и уверенность в собственных силах» — говорит музыкант. Эмигрировать ему предложил его друг-скрипач Яков Лихтман. Сам Лихтман впоследствии осел в Германии, где выпустил несколько альбомов с популярными скрипичными мелодиями и цыганскими песнями. Также он написал музыку к песне «Финские цыганки», исполненную Ошмянским на его первом диске. Отгуляв октябрьские праздники, 1975 года, Алик начинает путь пилигрима. Первая работа нашлась еще в Италии, куда все эмигранты попадали до отъезда в Израиль или США. Но он захотел в Канаду. Виннипег — первый канадский город музыканта. Через год его пригласили в Торонто, в русский ресторан «Доктор Живаго». Несколько лет спустя он уехал в Лос-Анджелес, где живет по сей день. В 1985 году Ошмянский записал второй и последний на сегодня альбом «Одесса-Мама». Как настоящий одессит он очень предан жанру. И на первой и на второй пластинке звучат композиции известные ему с юности и нигде, кроме как в его исполнении неизданные. Алик, пожалуй, единственный из певцов-эмигрантов, кто начал записываться еще в СССР. Известны две программы, сделанные им в конце 60-х годов под псевдонимом Алик Фарбер. Записи этих концертов организовал и оплатил один из членов ЦК партии Украины – большой поклонник настоящей «блатной песни». У музыканта впечатляющая коллекция русской эмигрантской песни начала 20 века: любимый Петр Лещенко, о котором он может говорить часами, Юрий Морфеси, Константин Сокольский и Маруся Савва. Пару лет назад Алик справлял юбилей. Для праздничного ужина артист арендовал огромную яхту. Гости ждали на пристани. В назначенное время к причалу эффектно подошел «белый пароход». На верхней палубе в шикарном белом костюме в ореоле калифорнийского заката стоял именинник. О чем он думал тогда? Сбылась его мечта? Он вдоволь поколесил по миру и везде оставался музыкантом.
Фрагмент из книги «От Вертинского до Шуфутинского» (эстрада русского зарубежья в очерках, рассказах, интервью) © Максим Кравчинский.