Теодор Бикель о записи альбома Песни русских цыган

Мне часто задают вопрос, когда я исполняю народные песни различных национальностей на концертах или неофициальных встречах: «Какие песни вы любите петь больше всего?» Я нахожу совершенно невозможным ответить на этот вопрос, моё предпочтение в народной музыке меняется с настроением и темпом конкретного вечера. Теплота обстановки, собравшаяся компания, разговор, который предшествует исполнению и, естественно, присутствие некоторых особенных людей — часто так же исполнителей народных-песен — всё это определяет моё настроение и, следовательно, мой выбор песен и регионов, из которых они произошли. Тем не менее, если бы кто-нибудь посторонний провёл исследование, определяющее частоту с которой я пою определенные песни, в начале списка будет русская и русско-цыганская музыка.

В них, мне кажется, наиболее отражается мое собственное настроение, кипучее или лирическое, флегматическое или игристое. С годами я начал считать песни русских цыган как моё самовыражение, хотя я по рождению не русский и не цыган. Почему такое родство с русскими цыганами? Я мог бы выдвинуть много объяснений, шутливых или серьезных, тривиальных или глубоко психологических. Например, я путешествую, поэтому я — цыган; мой темперамент меняется от горячего до лирического, следовательно, я — русский. Или: в моей среде преобладает чувство спокоствия, у меня же есть потребность выразить себя в песнях тоски и блужданий. Всё это, конечно, бессмыслица, так как этому нет никакого рационального объяснения. Достаточно будет сказать, что я люблю эту музыку и чувствую себя ужасно счастливым, когда её пою. Также — в случае, если вы зададите вопрос о подлинности моего исполнения — я знаю весьма немного об этом. Моя ассоциация с русскими и их языком возвращает меня далеко назад. Первый театр, в котором я работал как профессиональный актер был Habimah в Израиле. Любой, кто знаком с членами труппы этого знаменитого театра, знает что, хотя иврит является языком на котором играются представления, русский так и остался языком их рабочего дня.

Влияние русского языка, его неповторимого ритма было настолько сильное, что, смотря их игру на иврите, казалось, что вы слушаете невнимательно и они говорят на русском. Мне было девятнадцать когда, я пришёл в Habimah как студент-актер. В турне бывали незабываемые вечера, когда мы обычно сидели в траве под эвкалиптовыми деревьями неподалёку от поселений, и страх, чувствуемый по отношению к одному актёру-ветерану Habimaha (который работал вместе со Станиславским), медленно смягчялся и таял, поскольку все мы пели вместе Многие из песен были, конечно, русские. Самая первая девушка, к которой я серьезно относился, только что сбежала с ее родителями из азиатской части Советского Союза.Мы готовились к вступительному экзамену по английскому в Университет. Тем временем, я учил её ивриту, а она, в свою очередь, начала учить меня русскому. Это было приблизительно 15 лет назад. Я ужасно любил её. Её звали Тамарой. (Может показаться, я многое связываю со своей личной жизнью. Я не нахожу нужным извиняться за это. Для меня работа с народной песней является очень личным вопросом, и если я должен говорить об этом вообще, то я могу это делать только в интерпретации непосредственно своего личного опыта.) С тех самых первых дней, куда бы не заносили меня мои путешествия, всё остаётся неизменным: Я стал одним из немногих воспринятых нерусских в русских кругах.

Будь это Париж или Лондон, Нью-Йорк или Барселона — если есть русские, живущие там, я когда-нибудь до них доберусь. И если они цыгане, тем более. Почему? Потому, очевидно, что я чувствую себя очень близким к ним. Я люблю их язык, Я люблю их музыку. Почему они, в свою очередь, должны взять меня под своё крыло может быть объяснено несколькими причинами. Многие из них были изгнанны с их родины на долгое долгое время; их чувство ностальгии увеличино во много раз. Каждый, кто может вызвать его, воспринимается немедленно. Тогда мой нерусский увеличивает этот эффект. Подобно всем изгоям эти люди должны были постоянно приспосабливаться к культурам и языкам других народов настолько часто, что когда посторонний старается приобщиться к ним, они искренне растроганы.

Таким образом, я стал «почётным русским». Длинен список тех, кого пел для меня и со мной среди русских цыган. Были: Георг Иванов, Дима Юсофф, Лида Гулеско и Соня Дмитриевич из Парижа; Ада Тал из Тель-Авивз, Любовь Чамшай из Нью-Йорка и многие другие. Тем не менее, главные в моём списке — князья Джордж и Эмануэль Галицыны из Лондона. Узнав о моей любви к этой музыке они помогли мне разобраться в этом труднодоступном материале — русские и цыгане в Западной Европе. Сбор текстов для этого альбома был нелегкой задачей; Мне нужна была помощь.Я признателен Тео Бенначум, который, как всегда, был моим наставником и моей совестью по русским материалам; выражаю особую благодарность также Юре Сутитскому и Виктору Прокофьеву. Некоторые песни звучат не на русском, а на цыганском диалекте. В прилагаемом буклете текстов мы попытались записать их фонетически как можно точно. Из-за склонности цыган к нечленораздельному произношению слов и слогов, песни часто исполняются в произвольной манере, которая меняется каждый раз когда они поют другую песню. Я обязан многим своим цыганским друзьм, у которых учился; особенно Соне Дмитриевич из Парижа. Песни, которые я пою в этом альбоме, старые.

Это ностальгические баллады или «романсы» на фоне счастливо-печальных горячих цыганских мелодий. В сегодняшней России в большинстве случаев эта музыка неодобрительно осуждается как декадентская. Так как мне, в отличие от Шостаковича, не надо опасаться ярлыка «декадент», я не колеблясь исполняю эти песни. Я не боюсь осуждения Советской Народной Республики, в лучшем скучае, я боюсь Броокса Аткинсона.

Перевод Дмитрия Зеликмана для blatata.com